Автор: Евгений Анисимов

Сайт: Дъло (Еженедельник)

Статья: Хозяин Русской Бастилии

Петропавловская крепость... Здесь в XVIII веке располагалась Тайная экспедиция - центральный орган политического сыска. Во времена Екатерины II сюда три десятилетия подряд каждый день приезжал скромный, незаметный господин.

Между тем, это был один из могущественнейших людей своего времени - Степан Иванович Шешковский, начальник Тайной экспедиции.

Само имя Степана Ивановича, окутанное мрачной таинственной славой, внушало ужас современникам, а уж те, кому доводилось с ним встречаться, помнили об этом до конца своих дней.

Романтика застенка

По примеру своих предшественников на троне Екатерина II придавала политическому сыску большую важность - как одной из важнейших сторон государственной "работы". При этом она знала толк в сыскном деле, увлеченно вникала во все тонкости того, "что до Тайной касается".

Императрица сама возбуждала сыскные дела, писала "вопросные пункты", ведала расследованием важных преступлений, выносила или утверждала приговоры. Словом, государыня действовала как азартный профессионал, а Шешковский был ее верным помощником.

Интересно, как он попал на службу в сыскное ведомство. Сын московского подьячего, с юных лет Шешковский был пристроен родителем в Сибирский приказ. Каждый тогда мечтал попасть в это учреждение - сущую "серебряную копь" для чиновника. Однако юноша там не прижился.

И вот как-то раз его командировали в Тайную канцелярию для переписывания срочных бумаг, а затем вернули обратно в Сибирский приказ. Но шестнадцатилетний канцелярист вдруг совершил неожиданный поступок: самовольно уехал в Петербург и вскоре вернулся в Москву с указом Сената о переводе его в Тайную канцелярию.

Что же стояло за этим? Зов сердца, призвание, великая страсть к сыскной работе, к романтике застенка, а главное - необыкновенное ощущение тайного могущества, всезнания и особой доверенности у власти - вот что манило Шешковского и сулило ему успех.

И Шешковский стал делать карьеру. Он усердно писал протоколы, допрашивал, делал доклады. И начальство было им довольно. Его начальник А.И. Шувалов дал ему такую характеристику: "Писать способен и не пьянствует и при делах быть годен". Можно ли лучше аттестовать русского чиновника?

Сам Шувалов был человеком занятым - был камергером, а к тому же еще предпринимателем, так что многие дела по Тайной канцелярии он поручал Шешковскому, которого даже поселил у себя в доме в роли приживалы, "домашнего человека".

К 1762 г. тридцатипятилетний Шешковский уже набрался большого опыта сыскной работы и дослужился до асессора. А потом, при Екатерине II, он сделался обер-секретарем Сената, начальником Тайной экспедиции.

Доверие оправдаю!

Несомненно, Степан Иванович пользовался особым доверием императрицы, так как имел право внеурочного доступа к ней. Порой срочно и тайно вызывали его во дворец по безотлагательным делам.

Темными потайными переходами Шешковского проводили в личные апартаменты Екатерины, где она выслушивала его доклады.

Авторитет Шешковского у императрицы был высок, она считала его непревзойденным мастером своего дела. Именно его в 1774 г. она послала в Москву допрашивать Пугачева. В рескрипте Екатерина писала: "Шешковский... особливой дар имеет с простыми людьми разговаривать и всегда весьма удачно разбирал и до точности доводил труднейшия разбирательства".

На следствии Шешковский так старался, что даже спал в соседней с Пугачевым камере. И многие годы он неизменно оправдывал доверие государыни верной и усердной службой. Как? Это был "фирменный секрет" Степана Ивановича.

Два сапога - пара

Конечно, императрица и начальник Тайной экспедиции были разными людьми. Образованная, пропитанная духом Просвещения, терпимости и гуманности, Екатерина была сторонницей права, закона, противницей насилия. Шешковский же был человек необразованный, жестокий и недалекий. Но вместе с тем Екатерина, при всей своей нелюбви к насилию, понимала, что в России идеи либерализма, терпимости и законности приходят в противоречие с режимом неограниченной личной власти - ее личной власти и с желанием эту власть удержать.

Поэтому и при Екатерине II оказались возможны, допустимы многие неприглядные и "непросвещенные" методы сыска и репрессий, начиная с бесстыдного чтения чужих писем и кончая тайными казнями. И в этом деле достижения "покоя и тишины" трудно было найти соратника лучше Шешковского.

Глаза и уши режима

При этом императрица была убеждена, что у Шешковского, этого искусного мастера сыска, людей не пытают. И не раз писала об этом просвещенным корреспондентам. Но другие современники думали иначе: Шешковский "исполнял свою должность с ужасною аккуратностью и суровостью. Он действовал с отвратительным самовластием и суровостью, без малейшего снисхождения и сострадания".

А как же обстояло на самом деле? Нет сомнений, в эпоху Екатерины российские нравы несколько смягчились, свирепые пытки исчезли, хотя суть сыска и не изменилась. Да и сам Шешковский далеко не напоминал ражего кнутобойцу. Наоборот, "как теперь помню, - говорил один ветеран екатерининских времен, - его небольшую мозглявую фигурку, одетую в серый сюртучок, скромно застегнутый на все пуговицы и с заложенными в карманы руками".

Но все же тихого вежливого голоса Степана Ивановича боялись все - болтуны и светские дамы, либералы и картежники, масоны и должники. Все имели грехи, и все верили, что Шешковский об этих грехах знает.

Как писал тот же современник, Степан Иванович "везде бывал, часто его встречали там, где и не ожидали. Имея, сверх того, тайных лазутчиков, он знал все, что происходило в столице: не только преступные замыслы или действия, но и даже вольные и неосторожные разговоры".

В самом деле, всеведение Шешковского опиралось на сеть доносчиков и агентов сыска, а благодаря докладам Степана Ивановича, императрица была в курсе всех происшествий, замыслов и сплетен. Поэтому она, к изумлению придворных, так хорошо знала их подноготную, все слухи и тайны высшего света - уж Степан Иванович не упускал случая выискать что-нибудь интересное в грязном белье. Но даже не это внушало такой ужас светской публике.

Избави, Господи, от его угощений!

За Шешковским упрочилась слава жутковатого моралиста, блюстителя нравов. Он имел обыкновение приглашать в гости болтунов, позволявших себе "молоть языком" о государыне. Отказаться было нельзя.

Что же было дальше? Побывавшие в гостях у Степана Ивановича об этом помалкивали, но молва гласила, что "в кабинете Шешковского находилось кресло особого стройства. Приглашенного он просил сесть в это кресло и как скоро тот усаживался, механизм замыкал гостя так, что он не мог ни освободиться, ни предполагать того, что ему готовилось. Тогда, по знаку Шешковского, люк с креслом опускался под пол. Только голова и плечи виновного оставались наверху, а все прочее тело висело под полом. Там отнимали кресло, обнажали наказываемые части и секли. Исполнители не видели, кого наказывали. Потом гость приводим был в прежний порядок и с креслами поднимался из-под пола. Все оканчивалось без шума и огласки".

А во время экзекуции Шешковский внушал гостю правила поведения в обществе.

Сама техническая идея была хорошо известна во времена Шешковского - уже давно вошли в моду подъемные столы. Подобное кресло вполне могло существовать - Кулибин придумывал механизмы и посложнее. Поставить же снизу палача с плетью и, как тогда говорили, "разрумянить" или "поздравить с праздником задницу" светского болтуна было еще проще...

Вечер, памятный генеральше Кожиной

Екатерина II при всей ее терпимости и гуманности иногда выходила из себя, слыша от Шешковского сплетни о своей царственной особе. Ею был даже издан особый "Указ о неболтании лишнего", в котором категорически запрещалось распространять сведения и слухи, как бы теперь сказали, "порочащие честь и достоинство" государыни.

Но порой и это не помогало обуздать языки. И тогда государыня, согласно легенде, посылала за Шешковским. Снова приведем рассказ современника: "Раз досадила государыне генеральша Кожина - болтает невесть что! Вызвала Степана Ивановича и говорит: Будьте-мол так любезны, поучите особу сию хорошим манерам. Она всякое воскресенье бывает в публичном маскараде, поезжайте за ней сами, возьмите ее оттуда, слегка телесно накажите и обратно туда доставьте, со всякою благопристойностью. Так он и сделал - высек, да и назад в маскарад, да велел еще контрданс оттанцевать. Долго генеральша кушала стоя!"

Сладость власти

"Профилактическими беседами" с повесами и светскими кумушками работа Шешковского, конечно, не ограничивалась. Его коньком была работа с мятежной интеллигенцией, смутьянами, масонами. В застенках Петропавловской крепости, где самовластно хозяйничал начальник Тайной экспедиции, человек оказывался полностью в его власти и уже ничто не могло его спасти.

"Увещевая" узника, попавшего к нему, Шешковский страшно ругался, угрожал, а случалось, отвешивал тумаки. Дворян екатерининской поры, защищенных законом от побоев и уже привыкших к личной неприкосновенности, такое унижение ошеломляло, выбивало из колеи, они начинали каяться и, прощаясь с жизнью, писать малым детям завещание, как было с Радищевым.

Шешковский же, выбившийся тяжким трудом из простых подьячих в могущественные советники государыни, не без наслаждения измывался над оробевшими столбовыми дворянами, либералами, "нашалившими" светскими повесами, писаками-литераторами, от которых, как считали в политическом сыске, всегда "один вред и разврат".

Эти нежные, избалованные люди никогда прежде не нюхали зловонного воздуха казематов, "мозглявый" начальник сыска казался им грозным исчадьем ада, символом страшной для частного человека слепой силы государства, которая могла сделать с каждым все, что угодно, как бы сказали позже - "стереть в лагерную пыль".

А потом, переодевшись, Шешковский являлся к государыне, тихо и обстоятельно рассказывал ей, что он сумел, не применяя никаких пыток, узнать из допросов. Что-то из этого государыне было слушать неприятно, но она ведь и звала Шешковского совсем не для приятных бесед.

Шешковский дожил до 1794 г. и умер, окруженный почетом. Как часто бывает с людьми, засидевшимися на своем месте, дела конторы он с годами сильно запустил. Пришлось после его смерти выпускать из каземата людей, много лет просидевших без суда и следствия по неизвестным причинам, точнее - по причинам, известным только Шешковскому, который в это время уже находился в аду.